Но, независимо от сего, 18-го апреля, во исполнение этого самого решения от дикастерии пошло в синод «доношение за руками архимандрита Серапиона и секретаря Зыкова», и тем доношением «требовано (от синода) резолюции, что ему, попу, учинить?» Очевидно, здесь дело идет о
московском отделении синода, которое в этих годах действовало, кажется, с большею самостоятельностью, чем нынешняя синодальная контора.
Приход, представленный в лице 42 персон, восторжествовал над всеми решениями дикастерии и
московского отделения синода. «Поп не Божий, но приходу гожий», начал снова «священническая действовать по-прежнему», но можно ли видеть в этом торжество справедливости и благочестия? Есть ли тут хоть какой-нибудь залог доброго влияния такого примера на церковные дела в других местах?
Неточные совпадения
Встреча
московских славянофилов с петербургским славянофильством Николая была для них большим несчастьем. Николай бежал в народность и православие от революционных идей. Общего между ними ничего не было, кроме слов. Их крайности и нелепости все же были бескорыстно нелепы и без всякого отношения к III
Отделению или к управе благочиния, что, разумеется, нисколько не мешало их нелепостям быть чрезвычайно нелепыми.
Германская философия была привита
Московскому университету М. Г. Павловым. Кафедра философии была закрыта с 1826 года. Павлов преподавал введение к философии вместо физики и сельского хозяйства. Физике было мудрено научиться на его лекциях, сельскому хозяйству — невозможно, но его курсы были чрезвычайно полезны. Павлов стоял в дверях физико-математического
отделения и останавливал студента вопросом: «Ты хочешь знать природу? Но что такое природа? Что такое знать?»
Его откомандировали из гвардии в армию с производством в полковники и назначили в распоряжение
московского генерал-губернатора. Тут его сделали полицмейстером второго
отделения Москвы.
И много таких мстителей было среди богатого
московского купечества, чему доказательством служило существование долгового
отделения, в котором сидело почти постоянно около тридцати человек.
Обитатели «Шиповской крепости» делились на две категории: в одной — беглые крепостные, мелкие воры, нищие, сбежавшие от родителей и хозяев дети, ученики и скрывшиеся из малолетнего
отделения тюремного замка, затем
московские мещане и беспаспортные крестьяне из ближних деревень. Все это развеселый пьяный народ, ищущий здесь убежища от полиции.
Правой рукой его в служебных делах был начальник секретного
отделения канцелярии генерал-губернатора П. М. Хотинский — вечная
московская «притча во языцех». Через него можно было умелому и денежному человеку сделать все.
— Господин асессор у нас воспитанник
Московского университета; а вот Валентину Осипычу мы обязаны таким устройством городского хозяйства, что уж, вероятно, ни в одной губернии такого нет, — заключил губернатор, указывая на советника второго
отделения, который действительно имел какую-то хозяйственную наружность и, как бык, смотрел в упор на Калиновича.
Почему-то про него говорили, что он прекрасный художник, и, когда у него умерла мать, бабушка, ради спасения души, отправила его в Москву в Комиссаровское училище; года через два перешел он в училище живописи, пробыл здесь чуть ли не пятнадцать лет и кончил по архитектурному
отделению, с грехом пополам, но архитектурой все-таки не занимался, а служил в одной из
московских литографий.
Я перешел на четвертый курс математического
отделения [
Московского университета (Прим. автора.).].
В том же 1822 году, мая 18, Загоскин поступил к
московскому военному генерал-губернатору в число чиновников особых поручений, с исправлением должности экспедитора по театральному
отделению. Для объяснения такого, странного теперь, назначения, надобно сказать, что тогда в Москве не было дирекции театра, а находилась контора, состоявшая под непосредственным заведыванием генерал-губернатора, князя Д. В. Голицына, который ценил Загоскина как литератора и очень любил его как человека.
Загоскин был членом русского
отделения императорской Академии наук, и также членом, а потом и председателем Общества любителей русской словесности при
Московском университете. Сверх того он имел авторские кресла в театрах обеих столиц — награда, которой, кроме его, не был почтен ни один русский драматический писатель.
— Москва все себе заграбастала, — продолжал возбужденнее Усатин, отправляя в рот ложку свежей икры. — И ярмарка вовсе не всемирный, а чисто
московский торг,
отделение Никольской с ее переулками. И к чему такие трактирищи с глупой обстановкой? Хор из Яра, говорили мне, за семь тысяч ангажирован. На чем они выручают? Видите — народу нет, а уж первый час ночи. Дерут анафемски.
Черный хлеб был румяный, вкусный филипповский хлеб (в Туле у нас было
отделение московской филипповской булочной).